В русском летоисчислении Рождество Христово соперничает с иным событием — Сотворением мира. В наши дни государство предпочитает отсчитывать годы по-европейски, от Рождества. По древнему восточнохристианскому правилу череда лет восходит к Сотворению. Сегодня им руководствуются лишь некоторые общины староверов, но когда-то его соблюдала вся Россия.
В русском календаре «толкаются» два праздника: православное Рождество и светский Новый год. Притом Новый год празднуется по принятому государством григорианскому календарю, а Рождество — по церковному, юлианскому.
Откуда взялось это двоение, общеизвестно. Оно восходит ко временам Петра I — во всем, за исключением григорианского календаря, введенного в 1918 году. Но мало кто задумывался над тем, почему царь Петр Алексеевич решился на столь серьезную перемену.

ПРИХОТЬ ИЛИ НЕИЗБЕЖНОСТЬ?

Обычно в объяснение говорят: «России пришла пора войти в Европу. А для того чтобы нас там лучше воспринимали, следовало сбрить бороды, надеть парики, камзолы, треуголки, перейти на европейское летосчисление и убрать еще дюжину иных вопиющих отличий. Изменения накапливались на протяжении многих десятилетий, пока царь Петр, наконец, не сделал решительный шаг…»
Когда этот монарх создавал новые заводы, строил военный флот, приглашал из западных стран инженеров, фабричных мастеров, одаренных ученых, он предпринимал меры, насущно необходимые и давно назревшие. Но так ли назрела та самая календарная реформа? А заодно с нею бритье бород, скажем, или ношение париков? Вела ли к тому Россию сама историческая неизбежность, или эти «преобразования» были пустой прихотью венценосной особы?
Вопрос непростой.
Европейских специалистов на службу к российским государям приглашали со времен Аристотеля Фиораванти. Царь Алексей Михайлович любил устраивать фейерверки, а его сын царь Федор Алексеевич пристрастился к польской одежде. Народ смотрел на «огненные потехи» с интересом, хоть и опасался пожара. Дворяне сами, первыми, еще до монаршего позволения, завели моду на европейское платье.
Петр, сын первого из названных царей и младший брат второго, сызмальства пристрастился к бытовым радостям европейского образца. Он обожал посещать Немецкую слободу, а те же фейерверки научился устраивать самостоятельно. Но при всей приязни к вещам и затеям московских «немцев» Петр дальше этого не шел. Он провел на троне 11 лет, прежде чем взялся за реформу календаря и прочие радикальные перемены.
Что его подтолкнуло?
Скорее всего, участие в Великом посольстве.

АМСТЕРДАМСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ

В 1697 году царь Петр Алексеевич отправился в большое путешествие по европейским странам, вошедшее в историю под названием Великого посольства. Государь ехал инкогнито, под именем Петра Михайлова. Руководили посольскими делами генералы Франц Лефорт и Федор Головин, а также думный дьяк Прокопий Возницын. Старшинство закреплялось за Лефортом — другом и соратником Петра, проводником царя по буйным пирушкам и прочим радостям Немецкой слободы.
Царь Петр попробовал европейскую жизнь в качестве частного лица. Он плотничал на голландских верфях, упражнялся в искусстве гравировки, изучал артиллерийские науки в Германии, а искусство кораблестроения — в Англии. Государь овладел множеством ремесел и специальностей. По его приказу в Англии закупались приборы, оружие, книги. Сам монарх любил европейские изящные вещицы и разного рода раритеты. Он приобрел расписную посуду из Дельфта, французские шпалеры, китайские фарфоровые сосуды и экзотические фрукты; купленную мартышку он повсюду носил на плече. Позднее царь отправлял из России в Европу сотни и тысяч русских для обучения полезным профессиям.
Знакомство с Европой породило у Петра Алексеевича беззаветную любовь к ней, продолжавшуюся на протяжении всей его жизни…
Так вот, время «зимних вакаций» с 1697 года на 1698-й российский монарх провел в Голландии. Рождество 1697 года Петр Алексеевич отпраздновал со свитой в Амстердаме. А вслед за ним — Новый год, который, как и в Германии, отмечали здесь давно, пышно, с большим размахом.
Город каналов. Любимые фейерверки повсюду и везде. Их отражения в воде. Шум, музыка, затейливо наряженные деревья. Лодочки. Пиры. А вслед за тем — большое путешествие под парусами в Англию. Очень приятно, очень красиво, не правда ли? Как тут не впечатлиться до глубины души, особенно если тебе всего-то двадцать пять…
Царь чувствовал себя не только державной особой, но и путешественником, открывающим новый мир. Сердце его пылало желанием перенести всю затейливость европейских празднеств на подвластную ему землю. А вместе с ними многое другое, что казалось ему правильным и приятным.

НЕВИДАННЫЙ ПРАЗДНИК

По окончании Великого посольства Петр I развернул широкую программу европеизации России. Дворянство должно было облачиться в европейскую одежду (мода ли на нее, нет ли моды, а приказ на то имеется!), жить в домах, выстроенных европейскими архитекторами, питаться, отмечать торжества и воспитывать потомство в европейских традициях, получать на службе должности и чины с европейскими названиями. Именно тогда в русский быт вошли поездки на учебу в Европу, кофе, табак, парики, треуголки, балы (при Петре I их нередко заменяли шумные попойки, называемые ассамблеями).
Календарная реформа стоит в одном ряду со всем этим. Петр провел ее через год после возвращения из Европы, и невозможно отделаться от впечатления, что перед мысленным взором его все еще стояли ёлочки, лодочки, пылающие шутихи на фоне вечернего неба и их отражения в амстердамских каналах. Пусть в Москве станет так же! Жаль, негде каналы вырыть, всюду домишки понаставлены…
Но к русскому православному Рождеству с его древними традициями западные «новины» приписать было трудновато. Совсем недавно отгремел в Подмосковье страшный стрелецкий бунт. Петр имел основания всерьез опасаться, что попытка перенести амстердамское Рождество на московские кривые улочки вновь поднимет людей на большой выплеск «волюшки». К тому же, Патриарх посмотрит косо — святейший Адриан хоть и ветх годами, но к нарушениям устоев строг…
А вот перенести Голландию на Русь под предлогом введения нового, доселе невиданного праздника — идея, которую в наши дни назвали бы «политтехнологически грамотной».

ОБРАЗЦОВАЯ ЕЛКА

Новолетие у нас в старину отмечали 1 сентября. Так повелось еще от начала Московского государства — с XV века. 1 сентября называли Семеновым днем или днем Семена-летопроводца — по имени преп. Симеона Столпника, память которого выпадает на первый день осени. Вся страна знала: минет год 7207-й от Сотворения мира и начнется год 7208-й. А в Германии, Швеции и трепетно любимой Петром Голландии вот уже восемь месяцев как идет-тянется 1699 год от Рождества Христова. Европа в ту пору начинала год с 1 января.
Итак, Россия встречает новый, 7208 год, и это был самый короткий год в истории нашей страны. Три с половиной месяца спустя, в декабре, появляется указ, прервавший его течение: «Известно Великому Государю [стало], не только что во многих европейских христианских странах, но и в народах славянских, которые с Восточною православною нашею Церковью во всем согласны, [таких] как: волохи, молдавы, сербы, далматы, болгары и самые Его Великаго Государя подданные черкасы и все греки, от которых вера наша православная принята, — все те народы… летa свои счисляют от Рождества Христова осьмь дней спустя, то есть Генваря с 1 числа, а не от создания мира… И ныне от Рождества Христова доходит 1699 год, а будущаго генваря с 1 числа настанет новый 1700 год купно и новый… век. И для того доброго и полезного дела указал Великий Государь впредь лета счислять в Приказах (центральных ведомствах) и во всяких делах и крепостях (документах)… с нынешнего генваря с 1 числа от Рождества Христова 1700 года. А в знак того добраго начинания и новаго столетнаго века в царствующем граде Москве, после должного благодарения к Богу и молебного пения… по большим и проезжим знатным улицам знатным людям и у домов нарочитых… перед вороты учинить… украшения от древ и ветвей сосновых, елевых и можжевеловых…»
Украшения следовало изготовлять по образцам, которые специально для такого случая выставили на Гостином дворе и у аптеки. Тем, кто победнее, дозволялось при воротах или на крыше своего дома поставить деревце. Нет денег на деревце — подойдут несколько ветвей елового лапника. И пусть стоят всю неделю!
Конечно, Петр не мог обойтись без большой «огненной затеи» — царь испытывал от нее детский восторг. А потому он учредил особый новогодний фейерверк и пушечный салют на Красной площади. Одновременно в домах знати, дворян и купцов предписывалось палить из малых пушчонок и ружей, пускать пороховые ракеты, а по ночам с 1 по 7 января жечь костры и смоляные бочки.
Русская столица не стала Амстердамом. Климат, понимаете ли, не тот. Не пустишь ведь лодочки по январскому тяжелому льду Москвы-реки! Вот когда восстанет из чухонских болот Санкт-Петербург, там — да, царь и каналы получит, и лодки, и совершеннейшую Голландию во всем, кроме языка… Зато теперь, под звуки канонады, вдыхая ароматы свежей хвои, Петр Алексеевич каждую зиму мог мысленно оживлять весь восторг амстердамских ночей, пережитых в Великом посольстве.

ЗАБЫЛИ И ВСПОМНИЛИ

Летосчисление от Сотворения мира исчезло у нас далеко не сразу. В официальных государственных бумагах два разных счета лет путались еще долго. Однако к концу Петровского царствования старый счет помнила только Церковь. Европейский вариант — «от Рождества Христова» — возобладал.
С празднованием Нового года вышло иначе. Все-таки этот праздник выглядел у нас как нечто совершенно ненужное, как блистательная государева прихоть. Скончался Петр — и скоро все забыли о новогодних торжествах. И елочки пропали, и стрельба из ружей, и «смоляные бочки». Не всем нужна Голландия посреди России. Другие государи — другие причуды!
Лишь в середине XIX века у нас вновь стали отмечать Новый год. Но уже не как свистопляску огней и буйство грома, а как тихий детский праздник, заново введенный с легкой руки немецких принцесс, становившихся российскими императрицами. Иначе говоря, его повторно «импортировали» из Западной Европы. Скромный Новый год «детского формата» ни в какое сравнение не шел с Рождеством — оно первенствовало до 1920-х годов, когда его запретили большевики. «Новолетие» мыслилось тогда как… часть рождественских празднеств, как один из районов большого города.

***
Вновь празднование Нового года реанимировал Совет народных комиссаров особым декретом от 1936 года. Но это уже «совсем другая история», и царь Петр Алексеевич не имеет к ней никакого отношения…

Фото 1 — Указ Петра I о праздновании Нового года

Изображение 3 — Большой маскарад в 1722 году на улицах Москвы с участием Петра I и князя-кесаря И. Ф. Ромодановского. В.И. Суриков, 1900

Праздник Рожества… он светится огнями праздничных гирлянд, падает снежинками на ладонь, шуршит подарочной упаковкой и… удивительно пахнет хвоей.

Продолжая нашу серию «Подарки к Рождеству», мы предлагаем  родителям и детям вместе сделать рождественские украшения «Ароматные мешочки».

ВАМ ПОНАДОБЯТСЯ СЛЕДУЮЩИЕ МАТЕРИАЛЫ И ИНСТРУМЕНТЫ:

❆ ткань (подойдет любого
цвета, создающего
праздничную атмосферу)
❆ бисер, пайетки и т. д.
❆ крупа
❆ блестки, маркер по ткани
❆ эфирное масло
(под настроение праздника, подойдет масло ели,
пихты или сосны)
❆ плетеные шнурочки
❆ нитка с иголкой, булавка.

КАК ИЗГОТОВИТЬ:

Всыпать в банку с плотной крышкой немного гречневой крупы, добавить туда несколько капель эфирного масла, закрыть крышку и хорошо потрясти. Оставить банку на несколько дней: масло должно впитаться.

Сшить мешочки из ткани. Верхний край загнуть внутрь и прострочить так, чтобы образовалось место для продевания шнурка. С помощью булавки продеть шнурок. Украсить мешочек по вашей фантазии — кружевом, вышивкой, бисером, блестками, или просто расписать маркером по ткани.
Наполнить мешочки ароматной крупой и развесить по дому (например, на ручки дверей, над кроватью, журнальным или туалетным столиком). Чтобы запах не выветривался, советуем время от времени менять наполнитель.

2 января. Новый год позади. Рождество — впереди. А каникулы только начались. Хорошо, если среди прогулок, гостей и других развлечений мы уделим немножко времени семейному чтению. Сегодня мы предлагаем вам список книг, без которых ну никак не могут обойтись рождественские каникулы.

«Папа, мама, бабушка, восемь детей и грузовик»

Норвежскую писательницу Анне-Катрине Вестли называют любимой бабушкой всех норвежских детей. И есть за что. Она написала замечательный цикл повестей об одном дружном неунывающем семействе под общим названием «Папа, мама, бабушка, восемь детей и грузовик».
Книгу Анне Вестли можно читать в любом возрасте. Дети с удовольствием воспринимают веселые истории про своих сверстников, которые, несмотря на юный возраст, совершенно самостоятельны, однако при этом с удовольствием слушаются родителей. Взрослые же находят в этой книге творческие решения самых разных житейских вопросов. В том числе, как сохранить взаимопонимание с детьми, в каком бы возрасте они ни были. Или как оптимистически относиться к трудностям, которых в большой семье всегда немало. Яркий пример – то, как герои встречают Рождество. Однокомнатная квартира, родители, восемь детей, гости-соседи, неожиданно приехавшая бабушка, которой придется спать на кухонном столе, маленькая елочка (большая не поместилась), самодельные подарки… При этом в доме царит такое заразительное веселье, что читателям ничего не остается, как разделить его с героями.

О. Генри. «Дары Волхвов»

Рождественская новелла о настоящей любви. Джим и Делла – молодая супружеская пара, и у каждого из них есть своя драгоценность. У него – дорогие часы, а у нее – роскошная прическа, прекрасные рыжие волосы. Вот только денег на подарки к Рождеству нет ни у того, ни у другого.
Джим продает свои часы, чтобы купить дорогой гребень для Деллы, а Делла состригает и продает волосы, чтобы купить цепочку для часов Джима. В результате на Рождество у обоих оказываются абсолютно не нужные им подарки, но оба счастливы как никогда, ведь оба теперь знают, что готовы пожертвовать друг для друга самое дорогое, что у них есть.
О. Генри сравнивает героев с рождественскими волхвами, принесшими подарки новорожденному Иисусу.
«Я рассказал вам ничем не примечательную историю про двух глупых детей из восьмидолларовой квартирки, которые самым немудрым образом пожертвовали друг для друга своими величайшими сокровищами. Но да будет сказано в назидание мудрецам наших дней, что из всех дарителей эти двое были мудрейшими. Из всех, кто подносит и принимает дары, истинно мудры лишь подобные им. Везде и всюду. Они и есть волхвы».
Федор Достоевский. «Мальчик у Христа на елке»

Этот короткий рассказ покажется многим излишне тяжелым, но в то же время он проникнут светом удивительной надежды.
История показана глазами маленького мальчика из далекого провинциального города. После смерти матери он остается один на улицах Петербурга и медленно замерзает, бродя мимо домов, где счастливые люди празднуют Рождество. Но неожиданно кто-то берет его за руку и ведет на волшебный праздник, где он видит живой свою маму и множество других детей,таких же, как и он… Это елка, которую устраивает Сам Христос.
«И узнал он, что мальчики эти и девочки все были всё такие же, как он, дети, но одни замерзли еще в своих корзинах, в которых их подкинули на лестницы к дверям петербургских чиновников, другие задохлись у чухонок, от воспитательного дома на прокормлении, третьи умерли у иссохшей груди своих матерей, во время самарского голода, четвертые задохлись в вагонах третьего класса от смраду, и все-то они теперь здесь, все они теперь как ангелы, все у Христа, и он сам посреди их, и простирает к ним руки, и благословляет их и их грешных матерей… А матери этих детей все стоят тут же, в сторонке, и плачут; каждая узнает своего мальчика или девочку, а они подлетают к ним и целуют их, утирают им слезы своими ручками и упрашивают их не плакать…»
Так короткий миг земного Рождества превращается в вечную радость для всех, кого Христос собрал на Свой праздник.

 Э.Т.А. Гофман «Щелкунчик и Мышиный король»

Удивительная рождественская сказка, которую все помнят с детства, стала особенно популярна в конце XIX века благодаря балету П.И. Чайковского. Все действие «Щелкунчика» разворачивается вокруг елки. Брат и сестра, Фриц и Мари, с нетерпением ждут подарков. А еще они ждут от Рождественской ночи какого-то особого события, ведь в это время возможно все, даже чудеса. И вот чудо происходит – Щелкунчик, подаренный Мари ее крестным, вдруг оживает и вступает в битву с Мышиным королем. Ему есть за что сражаться: когда-то он тоже был человеком, но злая королева Мышильда превратила его в уродливую куклу. Он сможет снова стать человеком только в том случае, если его полюбит прекрасная девушка с нежным и храбрым сердцем. Перед такой любовью бессильно любое колдовство. Но как же ее найти, если Щелкунчик – всего лишь игрушка, над которой все смеются…
У Гофмана потрясающе красивый язык. Читать его сказки – одно удовольствие. Стоит открыть первую страницу «Щелкунчика» — и вы оказываетесь в волшебном мире Рождества, с ароматом ели и настоящими чудесами:
«Совсем стемнело. Фриц и Мари сидели, крепко прижавшись друг к другу, и не смели проронить ни слова; им чудилось, будто над ними веют тихие крылья и издалека доносится прекрасная музыка. Светлый луч скользнул по стене, тут дети поняли, что Младенец Христос отлетел на сияющих облаках к другим счастливым детям. И в то же мгновение прозвучал тонкий серебряный колокольчик: «Динь-динь-динь-динь!» Двери распахнулись, и елка засияла таким блеском, что дети с громким криком: «Ax, ax! » — замерли на пороге. Но папа и мама подошли к двери, взяли детей за руки и сказали:
—Идемте, идемте, милые детки, посмотрите, чем одарил вас Младенец Христос!»

 Сельма Лагерлёф. Легенды о Христе

 Этот цикл состоит из нескольких замечательных сказок. Все они по сюжету отсылают нас к событиям рождественской ночи и детству Спасителя, и все они совершенно прекрасны. Это удивительные, добрые, глубокие истории, построенные по принципу святочного рассказа. Они подходят и для семейного чтения, и для самостоятельного знакомства с ними детей… Да и взрослым, наверное, интересно будет восполнить некоторые пробелы в знаниях о святочном рассказе. Сельма Лагерлёф – известная шведская писательница, прославившаяся на весь мир повестью «Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции». Однако и христианские сказки-притчи этого автора также любимы повсюду. Судьба этой женщины была не из легких: будучи совсем еще ребенком, она из-за болезни была парализована. Сельма лежала в постели и слушала сказки своей бабушки, у которой их было очень много. А когда она выросла, то начала писать замечательные книги – на основе, в том числе, и этих сказок. Она стала первой женщиной, удостоенной Нобелевской премии в области литературы, и третьей женщиной в мире, которая вообще была удостоена этой премии.
«Легенды о Христе» были написаны в 1904 году, после поездки Сельмы Лагерлёф по Святой земле. Основной мотив этого сборника – глубокое переживание великой тайны пришествия в мир Спасителя, встреча человека с Богом. Сельма Лагерлёф переосмыслила и по-своему рассказала не только те события, что описаны в Евангелии, но и некоторые предания. Это, впрочем, не делает ее труд менее ценным. Скорее, напротив: писательница как будто приближает и делает более осязаемыми те реалии, в которых разворачивается рождественская история. «Легенды о Христе» настолько ощутимо проникнуты духом Праздника, насколько воздух в рождественский сочельник бывает наполнен ощущением приближающегося Чуда.

В декабре дети разных возрастов — от только начинающих говорить малышей до глубокомысленных старшеклассников начинают разучивать «зимние» стихи. И в том числе — стихи о Рождестве. Только вот если относительно новогодней темы можно, скрепя сердце, разучивать с ребенком не отличающийся высокими художественными достоинствами стих про белочек и зайчиков, то со стихами о Рождестве  это не проходит. Нельзя даже маленькому ребенку давать произведения низкого качества на такую серьезную тему. Что же делать? Не учить стихи о Рождестве?

Учить, только не обязательно написанные специально для детей. Великие поэты не раз касались этой темы, и у них вполне можно найти стихи о Рождестве. СтихотворениеАфанасия Фета (целиком или отрывками) — вполне под силу выучить дошкольникам. С объяснениями родителя, естественно.

Ночь тиха. По тверди зыбкой

Звезды южные дрожат.

Очи Матери с улыбкой

В ясли тихие глядят.

Ни ушей, ни взоров лишних,

Вот пропели петухи —

И за Ангелами в вышних

Славят Бога пастухи.

Ясли тихо светят взору,

Озарен Марии лик.

Звездный хор к иному хору

Слухом трепетным приник.

И над Ним горит высоко

Та звезда далеких стран:

С ней несут цари востока

Злато, смирну и ливан.

1842

Неплохие стихи о Рождестве для младших детей  есть у Валентина Берестова:

И зачем ты, мой глупый малыш,

Нос прижимая к стеклу,

Сидишь в темноте и глядишь

В пустую морозную мглу?

Пойдем-ка со мною туда,

Где в комнате блещет звезда,

Где свечками яркими,

Шарами, подарками

Украшена елка в углу! —

Нет, скоро на небе зажжется звезда.

Она приведет этой ночью сюда,

как только родится Христос

(Да-да, прямо в эти места!

Да-да, прямо в этот мороз!),

Восточных царей, премудрых волхвов,

Чтоб славить младенца Христа.

И я уже видел в окно пастухов!

Я знаю, где хлев! Я знаю, где вол!

А ослик по улице нашей прошел!

Со школьниками можно начать разучивать «Рождественскую звезду» Бориса Пастернака. Причем начиная с младшей школы, объясняя, объясняя и еще раз объясняя. И не надо бояться, что дети не поймут. Моя девятилетняя дочка, решившая выучить отрывок из этого стихотворения, спросила, а какие могут быть «оглобли в снегу» — на Святой земле, почему в стихотворении речь о чем-то, близком к нашему климату? А потом сама себе ответила: «Но ведь  рождение Спасителя связано со всеми нами, живущими в любом времени, в любой точке планеты…». Разве можно тут говорить, что она что-то не так поняла?

А вот когда ребенок повзрослеет, уже можно говорить и о романе «Доктор Живаго», частью которого является стихотворение, о живописных ассоциациях, которое оно вызывает — русская иконопись, итальянское искусство. Здесь можно процитировать Бродского:  «Я думаю, что источник этого стихотворения тот же, что и мой, а именно — итальянская живопись. По своей эстетике стихотворение мне напоминает Мантенью или Беллини, там все время такие круги идут, эллипсоиды, арки: «Ограды, надгробья, оглобля в сугробе/и небо над кладбищем, полное звезд» — вы слышите их во всех этих «о», «а», «об». Если сопрягать с отечественной эстетикой, то это, конечно, икона. Все время нимбы строятся — расширяющиеся. В рождественском стихотворении у Пастернака вообще много всего — и итальянская живопись, и Брейгель, какие-то собаки бегут и так далее, и так далее. Там уже и замоскворецкий пейзаж. Саврасов проглядывает». (Из беседы Иосифа Бродского с Петром Вайлем).

Старшеклассникам и околостаршеклассникам, кстати, очень даже подойдут стихи о Рождестве Бродского.  Начиная с 1962 года, поэт к каждому Рождеству старался написать стихотворение.  «В конце концов, что есть Рождество? День рождения Богочеловека. И человеку не менее естественно его справлять, чем свой собственный», — говорил он.

Стихотворение, написанное в 1971 году, приуроченное к последнему Рождеству поэта на Родине. Смещение, сопоставление времен — советского «сегодня» и — Евангельского. Несмотря на пустоту современности, на то, что люди не ждут чуда, не знают о нем, оно неизбежно происходит. Осмысление этого стихотворение вступающим в жизнь человеком — еще один опосредованный шажок на пути к пониманию сути Рождества.

В Рождество все немного волхвы.

В продовольственных слякоть и давка.

Из-за банки кофейной халвы

производит осаду прилавка

грудой свертков навьюченный люд:

каждый сам себе царь и верблюд.

Сетки, сумки, авоськи, кульки,

шапки, галстуки, сбитые набок.

Запах водки, хвои и трески,

мандаринов, корицы и яблок.

Хаос лиц, и не видно тропы

в Вифлеем из-за снежной крупы.

И разносчики скромных даров

в транспорт прыгают, ломятся в двери,

исчезают в провалах дворов,

даже зная, что пусто в пещере:

ни животных, ни яслей, ни Той,

над Которою — нимб золотой.

Пустота. Но при мысли о ней

видишь вдруг как бы свет ниоткуда.

Знал бы Ирод, что чем он сильней,

тем верней, неизбежнее чудо.

Постоянство такого родства —

основной механизм Рождества.

То и празднуют нынче везде,

что Его приближенье, сдвигая

все столы. Не потребность в звезде

пусть еще, но уж воля благая

в человеках видна издали,

и костры пастухи разожгли.

Валит снег; не дымят, но трубят

трубы кровель. Все лица, как пятна.

Ирод пьет. Бабы прячут ребят.

Кто грядет — никому непонятно:

мы не знаем примет, и сердца

могут вдруг не признать пришлеца.

Но, когда на дверном сквозняке

из тумана ночного густого

возникает фигура в платке,

и Младенца, и Духа Святого

ощущаешь в себе без стыда;

смотришь в небо и видишь — звезда.

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ КОНСТАНТИН РОМАНОВ

РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО

Благословен тот день и час,
Когда Господь наш воплотился,
Когда на землю Он явился,
Чтоб возвести на Небо нас.
Благословен тот день, когда
Отверзлись вновь врата Эдема;
Над тихой весью Вифлеема
Взошла чудесная звезда!
Когда над храминой убогой
В полночной звездной полумгле
Воспели «Слава в вышних Богу!» —
Провозвестили мир земле
И людям всем благоволенье!
Благословен тот день и час,
Когда в Христовом Воплощенье
Звезда спасения зажглась!..
Христианин, с Бесплотных Ликом
Мы в славословии великом
Сольем и наши голоса!
Та песнь проникнет в небеса.
Здесь воспеваемая долу
Песнь тихой радости души
Предстанет Божию Престолу!
Но ощущаешь ли, скажи,
Ты эту радость о спасеньи?
Вступил ли с Господом в общенье?
Скажи, возлюбленный мой брат,
Ты ныне так же счастлив, рад,
Как рад бывает заключенный
Своей свободе возвращенной?
Ты так же ль счастлив, как больной,
Томимый страхом и тоской,
Бывает счастлив в то мгновенье,
Когда получит исцеленье?
Мы были в ранах от грехов —
Уврачевал их наш Спаситель!
Мы в рабстве были — от оков
Освободил нас Искупитель!
Под тучей гнева были мы,
Под тяготением проклятья —
Христос рассеял ужас тьмы
Нам воссиявшей благодатью.
Приблизь же к сердцу своему
Ты эти истины святые,
И, может быть, еще впервые
Воскликнешь к Богу своему
Ты в чувстве радости спасенья!
Воздашь Ему благодаренье,
Благословишь тот день и час,
Когда родился Он для нас.

ИВА АФОНСКАЯ

СНЕГ ИДЕТ НА РОЖДЕСТВО

Снег идет на Рождество,
падает, как милость Божья.
Снег идет — и волшебство
в этот день случиться может.

Тишина и чистота,
ничего их не нарушит.
Верь: не даром красота,
раз она спасает душу.

Свыше послана тебе,
чудодейственная сила,
это — смысл в твоей судьбе
и разгадка тайны мира.

Снег идет — и, чуть дыша,
смотрим мы на мир крылатый.
Пробуждается душа,
омертвевшая когда-то.

Снег идет, снимая боль,
у земли обледенелой.
Ты подставь ему ладонь:
приземлится ангел белый.

АЛЕКСАНДР ВЕРТИНСКИЙ

РОЖДЕСТВО

Рождество в стране моей родной,
Синий праздник с дальнею звездой,
Где на паперти церквей в метели
Вихри стелют ангелам постели.

С белых клиросов взлетает волчий вой…
Добрый праздник, старый и седой.
Мертвый месяц щерит рот кривой,
И в снегах глубоких стынут ели.

Рождество в стране моей родной.
Добрый дед с пушистой бородой,
Пахнет мандаринами и елкой
С пушками, хлопушками в кошелке.

Детский праздник, а когда-то мой.
Кто-то близкий, теплый и родной
Тихо гладит ласковой рукой.
. . . . . . . . . . .
Время унесло тебя с собой,
Рождество страны моей родной.

1934
Париж

 

 А.ФЕТ

 ***

Ночь тиха. По тверди зыбкой
Звезды южные дрожат.
Очи Матери с улыбкой
В ясли тихие глядят.

Ни ушей, ни взоров лишних,
Вот пропели петухи,
И за ангелами в вышних
Славят Бога пастухи.

Ясли тихо светят взору,
Озарен Марии лик.
Звездный хор к иному хору
Слухом трепетным приник,

И над Ним горит высоко
Та звезда далеких стран:
С ней несут цари Востока
Злато, смирну и ладан.

 

А.БЛОК

***

Был вечер поздний и багровый,
Звезда-предвестница взошла.
Над бездной плакал голос новый —
Младенца Дева родила.

На голос тонкий и протяжный,
Как долгий визг веретена,
Пошли в смятеньи старец важный,
И царь, и отрок, и жена.

И было знаменье и чудо:
В невозмутимой тишине
Среди толпы возник Иуда
В холодной маске, на коне.

Владыки, полные заботы,
Послали весть во все концы,
И на губах Искариота
Улыбку видели гонцы.

СОЧЕЛЬНИК В ЛЕСУ

Ризу накрест обвязав,
Свечку к палке привязав,
Реет ангел невелик,
Реет лесом, светлолик.
В снежно-белой тишине
От сосны порхнет к сосне,
Тронет свечкою сучок —
Треснет, вспыхнет огонек,
Округлится, задрожит,
Как по нитке, побежит
Там и сям, и тут, и здесь…
Зимний лес сияет весь!

Так легко, как снежный пух,
Рождества крылатый дух
Озаряет небеса,
Сводит праздник на леса,
Чтоб от неба и земли
Светы встретиться могли,
Чтоб меж небом и землей
Загорелся луч иной,
Чтоб от света малых свеч
Длинный луч, как острый меч,
Сердце светом пронизал,
Путь неложный указал.

 

Ива Афонская

***

Сегодня будет Рождество,
весь город в ожиданьи тайны,
он дремлет в инее хрустальном
и ждет: свершится волшебство.

Метели завладели им,
похожие на сновиденье.
В соборах трепет свеч и пенье,
и ладана сребристый дым.

Под перезвон колоколов
забьётся колоколом сердце.
И от судьбы своей не деться –
от рождества волшебных слов.

Родник небес – тех слов исток,
они из пламени и света.
И в мире, и в душе поэта,
и в слове возродится Бог.

Колдуй же, вьюга-чародей,
твоя волшебная стихия
преобразит в миры иные
всю землю, город, и людей.

Встречаться будут чудеса,
так запросто, в толпе прохожих,
и вдруг на музыку похожи
людские станут голоса.

САША ЧЕРНЫЙ

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ

В яслях спал на свежем сене
Тихий крошечный Христос.
Месяц, вынырнув из тени,
Гладил лен Его волос…

Бык дохнул в лицо Младенца
И, соломою шурша,
На упругое коленце
Засмотрелся, чуть дыша.

Воробьи сквозь жерди крыши
К яслям хлынули гурьбой,
А бычок, прижавшись к нише,
Одеяльце мял губой.

Пес, прокравшись к теплой ножке,
Полизал ее тайком.
Всех уютней было кошке
В яслях греть Дитя бочком…

Присмиревший белый козлик
На чело Его дышал,
Только глупый серый ослик
Всех беспомощно толкал:

«Посмотреть бы на Ребенка
Хоть минуточку и мне!»
И заплакал звонко-звонко
В предрассветной тишине…

А Христос, раскрывши глазки,
Вдруг раздвинул круг зверей
И с улыбкой, полной ласки,
Прошептал: «Смотри скорей!»

 

ВАЛЕНТИН БЕРЕСТОВ

ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ

«И зачем ты, мой глупый малыш,
Нос прижимая к стеклу,
Сидишь в темноте и глядишь
В пустую морозную мглу
Пойдем-ка со мною туда,
Где в комнате блещет звезда,

Где свечками яркими,
Шарами, подарками
Украшена елка в углу!» —

«Нет, скоро на небе зажжется звезда.
Она приведет этой ночью сюда,
как только родится Христос
(Да-да, прямо в эти места!
Да-да, прямо в этот мороз!),
Восточных царей, премудрых волхвов,
Чтоб славить младенца Христа.
И я уже видел в окно пастухов!
Я знаю, где хлев! Я знаю, где вол!
А ослик по улице нашей прошел!»

ИОСИФ БРОДСКИЙ

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЗВЕЗДА

В холодную пору, в местности, привычной скорей к жаре,
чем к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе,
младенец родился в пещере, чтоб мир спасти:
мело, как только в пустыне может зимой мести.
Ему все казалось огромным: грудь матери, желтый пар
из воловьих ноздрей, волхвы — Балтазар, Гаспар,
Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.
Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда.
Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,
на лежащего в яслях ребенка издалека,
из глубины Вселенной, с другого ее конца,
звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца.

***

Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Звезда светила ярко с небосвода.
Холодный ветер снег в сугроб сгребал.
Шуршал песок. Костер трещал у входа.
Дым шел свечой. Огонь вился крючком.
И тени становились то короче,
то вдруг длинней. Никто не знал кругом,
что жизни счет начнется с этой ночи.
Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Крутые своды ясли окружали.
Кружился снег. Клубился белый пар.
Лежал младенец, и дары лежали.

В РОЖДЕСТВО ВСЕ НЕМНОГО ВОЛХВЫ…

В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
производит осаду прилавка
грудой свертков навьюченный люд:
каждый сам себе царь и верблюд.

Сетки, сумки, авоськи, кульки,
шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
в Вифлеем из-за снежной крупы.

И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою – нимб золотой.

Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства –
основной механизм Рождества.

То и празднуют нынче везде,
что Его приближенье, сдвигая
все столы. Не потребность в звезде
пусть еще, но уж воля благая
в человеках видна издали,
и костры пастухи разожгли.

Валит снег; не дымят, но трубят
трубы кровель. Все лица, как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет – никому непонятно:
мы не знаем примет, и сердца
могут вдруг не признать пришлеца.

Но, когда на дверном сквозняке
из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
и Младенца, и Духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
смотришь в небо и видишь – звезда.

 

ИВАН БУНИН

***

Еще те звезды не погасли,
Еще заря сияет та,
Что озарила миру ясли
Новорожденного Христа
Тогда, ведомые звездою,
Чуждаясь ропота молвы,
Благоговейною толпою
К Христу стекалися волхвы…
Пришли с далекого Востока,
Неся дары с восторгом грез,
И был от Иродова ока
Спасен властительный Христос.
Прошли века… И Он распятый,
Но все по-прежнему живой
Идет, как истины глашатай,
По нашей пажити мирской;
Идет, по-прежнему обильный
Святыней, правдой и добром,
И не поборет Ирод сильный
Его предательским мечом…

 

БОРИС ПАСТЕРНАК

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЗВЕЗДА

Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было Младенцу в вертепе
На склоне холма.
Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями теплая дымка плыла.
Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.
Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звезд.
А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.
Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.
Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.
Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочета
Спешили на зов небывалых огней.
За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.
И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры…
… Все злей и свирепей дул ветер из степи…
… Все яблоки, все золотые шары.
Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.
— Пойдемте со всеми, поклонимся чуду, —
Сказали они, запахнув кожухи.
От шарканья по снегу сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.
Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной снежной гряды
Все время незримо входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.
По той же дороге чрез эту же местность
Шло несколько ангелов в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы.
У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
— А кто вы такие? — спросила Мария.
— Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести Вам Обоим хвалы.
— Всем вместе нельзя. Подождите у входа.
Средь серой, как пепел, предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.
Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звезды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.
Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.
Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потемках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на Деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.

МИХАИЛ КУЗМИН

ЁЛКА (ОТРЫВОК)

С детства помните сочельник,

Этот детский день из дней?

Пахнет смолкой свежий ельник

Из незапертых сеней.

Все звонят из лавок люди,

Нянька ходит часто вниз,

А на кухне в плоском блюде

Разварной миндальный рис.

Солнце яблоком сгорает

За узором льдистых лап.

Мама вещи прибирает

Да скрипит заветный шкап.

В зале все необычайно,

Не пускают никого,

Ах, условленная тайна!

Все – известно, все ново!

Тянет новая матроска,

Морщит в плечиках она.

В двери светлая полоска

Так заманчиво видна!

В парафиновом сиянье

Скоро ль распахнется дверь?

Это сладость ожиданья

Не прошла еще теперь.

АЛЕКСЕЙ ПЛЕЩЕЕВ

ЕЛКА В ШКОЛЕ

В школе шумно, раздается

Беготня и шум детей…

Знать, они не для ученья

Собрались сегодня в ней.

Нет, рождественская елка

В ней сегодня зажжена;

Пестротой своей нарядной

Деток радует она.

Детский взор игрушки манят:

Здесь лошадки, там волчок, Вот железная дорога,

Вот охотничий рожок.

А фонарики, а звезды,

Что алмазами горят!

Орехи золотые!

Прозрачный виноград!

Будьте ж вы благословенны,

Вы, чья добрая рука Выбирала эту елку

Для малюток!..

Редко, редко озаряет

Радость светлая их дни,

И весь год им будут сниться

Елки яркие огни.

АЛЕКСЕЙ ХОМЯКОВ

***

В эту ночь Земля была в волненье:

Блеск большой диковинной звезды

Ослепил вдруг горы и селенья,

Города, пустыни и сады.

 

А в пустыне наблюдали львицы,

Как, дарами дивны и полны,

Двигались бесшумно колесницы,

Важно шли верблюды и слоны.

 

И в челе большого каравана,

Устремивши взоры в небосклон,

Три царя в затейливых тюрбанах

Ехали к кому-то на поклон.

 

А в пещере, где всю ночь не гасли

Факелы, мигая и чадя, —

Там ягнята увидали в яслях

Спящее прекрасное Дитя.

 

В эту ночь вся тварь была в волненье,

Пели птицы в полуночной мгле,

Возвещая всем благоволенье,

Наступленье мира на земле.